Липатова Антонина Петровна
Местные легенды: Механизмы текстообразования
Межведомственный совет по присуждению премий Правительства Российской Федерации
в области науки и техники объявляет конкурс работ на соискание премий
Правительства Российской Федерации 2009 года в области науки и техники для
молодых ученых.
Работа «Местные легенды: Механизмы текстообразования» А.П. Липатовой (кандидат
филологических наук, методист 1 категории научно-методического отдела ОГУК «ЦНК
Ульяновской области) выдвинута для участия в конкурсе.
Работа выдвинута совместно коллективом нескольких организаций.
Головной выдвигающей организацией является Государственный педагогический
университет им. И.Н. Ульянова, на базе которого осуществлялась разработка
исследования.
Смежной выдвигающей организацией выступает ОГУК «Центр народной культуры
Ульяновской области», на базе которого проходила реализация проекта.
В Докладе Правительства Российской
Федерации о государственной поддержке традиционной народной культуры в Российской
Федераци (26 декабря
Общая характеристика работы
Объектом исследования являются
рассказы о явленных иконах и о местночтимых святых, то есть тексты, названные
В.Л. Комаровичем местной легендой. Местные легенды связаны с какими-либо
примечательными точками культурного ландшафта (с родником, горой, деревом,
камнем). Местные легенды рассказывают о святынях общерусского масштаба
(например, об о. Светлояр, о родниках Серафима Саровского); о сакральных
центрах, не имеющих официального статуса, но активно почитающихся на территории
одного района; о родниках, информация о которых не выходит за пределы села,
такие сакральные локусы почитаются местными жителями в силу прагматических
причин (на колодцах святят воду на Крещение, служат молебен во время засухи).
Материалом анализа являются тексты,
записанные во время фольклорно-этнографических экспедиций по Ульяновской области
с 1975 по 2008 гг. (хранятся в фольклорном архиве кафедры литературы
Ульяновского государственного педагогического университета), рассказы, собранные
автором лично (хранятся в личном архиве автора), печатные материалы (записки
краеведов
XIX –
XX
вв., произведения местных писателей, публикации в периодических изданиях второй
пол.
XIX – нач.
XXI
вв., в сборниках текстов), архивные
документы второй пол.
XIX – нач.
XX вв.,
связанные с явленными и чудотворными иконами Симбирской губернии (хранятся в
Государственном архиве Ульяновской области), материалы фольклорного архива
Нижегородского университета им. Лобачевского и фольклорного архива Марийского
государственного университета. Полевой материал впервые вводится в научный
оборот.
Предмет анализа – механизмы
текстообразования местной легенды.
Постановка проблемы и методика
исследования текста.
Местная легенда относится к области несказочной фольклорной прозы, при анализе
которой принято различать разовые и традиционные тексты (К.В. Чистов). Структура
разового теста каждый раз заново создается в процессе разговора. Структура
традиционного текста контролируется традицией (П.Г. Богатырев). В разовых
текстах ведущей оказывается функция передачи информации. В традиционных текстах
на первое место выходит функция сохранения информации. Главная роль в этом
процессе отведена сюжету. Особое внимание уделяется сюжетообразованию
традиционного текста. Традиционный текст, в отличие от текста разового, всегда
оказывается включенным в ту или иную «жанровую парадигму» (С.И. Грица). Проблему
текстопорождения традиционного текста невозможно рассмотреть вне вопроса его
жанрообразования.
Итак, в рамках проблемы текстообразования фольклорной легенды рассматриваются
три взаимосвязанных и взаимообусловленных процесса: образование «предтекста»
легенды и механизмы перехода разового текста в традиционный фольклорный
репертуар; сюжетообразование текста местной легенды; закономерности
трансформации жанра легенды.
Актуальность исследования.
В науке до сих пор нет четкого представления о том, какое положение занимает
местная легенда среди жанров несказочной прозы. Поэтому изучение особенностей
местной легенды, как и жанров несказочной прозы в целом, является актуальной
проблемой. К тому же, в отличие от стабильных, неизменяемых в своей основе,
например, сказки и былины, процесс текстообразования местной легенды не
завершен. Анализ современных местных легенд позволяет проследить механизм
перехода разовых текстов в разряд «фольклорного факта».
Целью исследования является
выявление характерных для местной легенды механизмов текстообразования. Для
осуществления цели предполагается решить
ряд задач: рассмотреть местную
легенду в контексте жанров несказочной прозы;
выявить особенности модального значения текстов несказочной прозы; разграничить субъективные и интерсубъективные формы текста,
определить «предтекст» легенды, выявить закономерности текстообразования
субъективных форм текста (меморатов, «свидетельских показаний»);
определить закономерности перехода разового текста в разряд традиционных,
фольклорных; определить закономерности сюжетообразования легенды, установить
характер вариативности сюжета легенды и предания; выявить механизмы перехода легенды в предание.
Новизна исследования заключается в
том, что в нем впервые осуществлена попытка выявить особенности механизма
образования текста местной легенды; выдвинут тезис о том, что особенности
текстообразования являются показателями жанровой природы, что позволило
определить жанровую природу местных легенд; доказывается зависимость жанра от
степени сформированности информационного поля локуса; обосновывается
необходимость при определении жанра несказочной прозы опираться на модальность
текста – категорию подвижную, позволяющую исследовать «живые» процессы,
происходящие в традиции; установлена взаимозависимость таких понятий, как
«модальность», «механизм текстообразования», «тип вариативности», «жанр».
Теоретической базой исследования
послужили классические труды по теории фольклора (В.Я. Пропп, Б.Н. Путилов, К.В.
Чистов, С.Ю. Неклюдов, А. Дандес), литературоведения (А.К. Жолковский, Ю.К.
Щеглов, М.М. Бахтин, Н.Д. Тамарченко, В.И. Тюпа) лингвистики (Н.Д. Арутюнова, Э.
Бенвенист, В.З. Демьянков). Помимо этого учитывались разработки психологов,
социологов, культурологов (П. Рикёр, Б. Рассел, Ю.М. Лотман). Для решения
поставленных задач применялись комплексный метод филологического исследования
фольклорных нарративов, сравнительный, структурно-типологический и
ареалогический методы.
Практическая значимость работы.
Исследование представляет интерес для широкого круга ученых в смежных областях
научного знания (социологии, культурологии, психологии, лингвистики). Возможно
использование результатов работы при подготовке вузовских курсов и спецкурсов по
темам «Жанры несказочной фольклорной прозы», «Текстообразование фольклорной
легенды».
Тезисы исследования:
1.
Ведущим жанровым признаком текста несказочной прозы является модальность.
Значение модальности реальности позволяет провести водораздел между сказочной и
несказочной прозой. Значение модальности достоверности, представленное двумя
шкалами: вероятности и истинности – отличает легенду от предания. И легенда и
предание воспринимаются как истинные рассказы. Но событие легенды, в отличие от
события предания, оценивается как невероятное, случайное, фантастическое.
2.
Важнейший признак легенды – актуальность заключенной в ней информации. Пока
текст актуален, он способен выполнять перформативную функцию. Как только легенда
становится неактуальной, текст переходит в «жанровую парадигму» предания и
начинает выполнять информативную функцию.
3.
Жанр текста зависит от статуса сакрального локуса, о котором в нем повествуется.
4.
Разовые тексты делятся на мемораты (ориентированы на норму) и «свидетельские
показания» (ориентированы на эксцесс, нарушение нормы). «Свидетельское
показание» является «предтекстом» легенды.
5.
Характеристики сюжетообразования (особенности структуры текста, тип
вариативности) являются важнейшими показателями жанровой природы текста.
Апробация работы. Отдельные
положения исследования были представлены в виде 10 докладов на научных (в т.ч.
на межрегиональных и международных) конференциях, проводимых
кафедрой литературы УлГПУ (г. Ульяновск,
2006 – 2007 гг.), Институтом международных отношений УлГУ (г. Ульяновск,
2006 – 2007 гг.), Институтом «Русская антропологическая школа» РГГУ (г. Москва,
2007 – 2008 гг.), Российской коммуникативной ассоциацией (РКА) при участии
Североамериканской российской коммуникативной ассоциации и Российского
университета кооперации (г. Москва,
Основные этапы работы:
2000 – 2003 – сбор материала;
2003 – 2004 – обработка и систематизация материала;
2004 – 2007 – анализ материала;
2007 – 2009 – реализация результатов исследования.
Структура работы. Исследование
состоит из введения, четырех глав, заключения, библиографии, списка сокращений и
приложения.
Содержание работы
Во Введении определяется объект,
предмет, материал и методологические принципы исследования, ставятся цели и
задачи, обосновываются актуальность, новизна, теоретическая и практическая
значимость работы, формулируются положения, выносимые на защиту.
Первая глава
«Местные легенды в контексте жанров
несказочной прозы» посвящена рассмотрению того, какое положение занимает
местная легенда среди жанров несказочной прозы. Осуществленный в разделе 1.1.
«История употребления термина “легенда”» анализ показал, что местные легенды
учеными дореволюционного периода не выделялись в самостоятельный тип и
рассматривались совместно с другими текстами «религиозного» содержания (А.Н.
Афанасьев, А.Н. Пыпин, М.Н. Сперанский). Эту традицию поддержали В.Я. Пропп,
Э.В. Померанцева, В.К. Соколова и др. Среди работ дореволюционного периода
особняком стоят исследования А.Н. Веселовского, который предлагает в качестве
признака местной легенды рассматривать анекдотический сюжет, интересность
фабулы. Это уже иной подход к тексту: жанровым признаком признается не тематика,
а отношение рассказа к действительности. В ХХ в. этот принцип получил развитие в
монографии К.В. Чистова «Русские народные социально-утопические легенды
XVII –
XIX
вв.» (
Сформировалась омонимии термина «легенда». Рассказы, опубликованные А.Н.
Афанасьевым, и рассказы, изучаемые К.В. Чистовым, различаются. К первым
относятся только «религиозные» повествования. В основе определения местных
легенд и легенд социально-утопических лежит другой признак – отношения текста к
действительности.
Сопоставительный анализ предания, местной легенды и «библейских» нарративов
(О.В. Белова), осуществленный в разделе 1.2. «Жанровые зародыши» местной
легенды, легенды-притчи и предания», показал, что данные жанровые образования
восходят к разным жанровым «зародышам» (В.И. Тюпа). В основе местной легенды –
анекдот, «библейская» легенда опирается на «зародыш» притчи, а предание восходит
к сказанию. Легенда унаследовала от анекдота такие черты как актуальность,
частный характер (эксклюзивность), инициальность. Признак «актуальность
Vs неактуальность» отличает легенду от
предания. Признак «местный характер (эксклюзивность информации)
Vs
повсеместность распространения информации» способствует различению местной
легенды и легенды-притчи.
Вторая глава
«Модальность текста и проблема
разграничения жанров несказочной прозы» направлена на выявление различий
модального значения местной легенды и предания. В разделе 2.1. «Отношение текста
к действительности» подчеркивается, что для анализа прозаических фольклорных
текстов важны два типа модальности: модальность реальности (для разграничения
сказочной и несказочной прозы) и модальность достоверности (для установления
жанровых границ в рамках несказочной прозы). Структура поля достоверности
определяется по двум осям координат: по шкале вероятности и по шкале истинности.
Модальность вероятности местной легенды рассмотрена в подразделе 2.1.1.
«Структура поля достоверности: Шкала вероятности», модальность истинности – в
подразделе 2.1.2. «Шкала истинности: Конфликт модальностей местной легенды».
Анализ показал, что значение модальности вероятности предания и легенды
различно. Предание есть «история», оно всегда основано на фактах. Опора на факт
обеспечивает преданию вероятность рассказываемого. Центральным для легенды
является концепт чуда (В.К. Соколова, А.С. Джанумов). Чудо есть событие,
нарушающее привычный ход вещей; оно всегда невероятно. Но для легенды как жанра
несказочной прозы важнейшим является требование «истинности». Модальное значение
вероятности приходит в конфликт с модальностью истинности.
«Невероятно, но факт», «очевидное – невероятное» – принцип легенды. Пока
конфликт модальностей сохраняется, легенда является актуальной и способной
выполнять перформативную функцию.
Изучению функции текста местной легенды посвящен раздел 2.2. «Перформативная
функция легенды». Традиционно считается, что и легенда, и предание выполняют
информативную функцию (Э.В. Померанцева). «Историю» (предание) необходимо
сохранять, пояснять. Информация, заключенная в легенде, порождает определенные
действия. В силу своей модальности («– вероятность, + истинность») легенда
занимает промежуточное положение между сказкой и преданием. Сказка создает свою,
параллельную нашей, реальность. «Зазеркалье» сказки и наш мир не пересекаются. И
рассказчик, и слушатель осознают, что текст – всего лишь выдумка (эстетический
продукт). Предание имеет дело с уже готовой реальностью, которую оно
подтверждает, объясняет. Легенда конструирует свою реальность, реальность
необычную (модальность «невероятности»), а потому очень привлекательную. В
отличие от «реальности» сказки, реальность легенды «встроена» в «нашу»
действительность (модальность «истинности»), поэтому она может влиять на нее.
Потенциал легенды огромен: она дает толчок новым верованиям, культам, она
способна повышать статус объекта. Неслучайно после появления слухов (так нередко
оценивается легенда) о явлении иконы «обычный» родник начинает почитаться как
святой; это привлекает паломников. Установлено, что, с точки зрения выполняемой
функции, легенда является особым типом нарративов – перформативом.
Модальность достоверности («вероятность» и «истинность»), а также функция текста
– «компоненты жанрово определяющие» (Б.Н. Путилов). Изменение одного из
параметров приведет к изменению жанра текста. Легенда остается легендой
благодаря конфликту модальностей. Когда конфликт модальностей разрешается в
пользу одной стороны, легенда подвергается жанровым трансформациям. Изменение
модальности истинности (с «плюса» на «минус») приведет к изменению общего
«модального фона» легенды. Можно предположить, что в этом случае легенда
начинает восприниматься как сказка, анекдот. Но «превращение» легенды в сказку –
длительный и неоднозначный процесс. Для того чтобы быть анекдотом, сказкой,
текст должен восприниматься как эстетический продукт. Должна пройти
«перекодировка» текста по принципу «реальность/нереальность». Изменение «минуса»
на «плюс» по шкале вероятности может привести к трансформации легенды в
предание. Объясненное, доказанное «чудо» – это уже «история».
Закономерности перехода легенды в предание рассмотрены в разделе 2.3.
«Разграничение легенды и предания: Структура текстов» на примере рассказов,
связанных с Никольской горой (р.п. Сурское Сурский р-н). Этот сакральный объект
имеет давнюю историю и является официальным сакральным центром Ульяновской
области. Сюжет о том, как св. Николай спас Промзино (ныне – р.п. Сурское) от
нашествия татар, сформировался еще в
XIX
в. Сейчас он часто публикуется в местной прессе. Так как «история» всем
известна, она потеряла актуальность (важнейший признак легенды). Функционирующий
ранее как легенда рассказ о Никольской горе стал преданием: перформативная
функция текста уступила место информативной. Смена «жанровой парадигмы» повлекла
за собой изменение структуры текста. Анализ рассказов, зафиксированных в
письменных источниках
XIX в., и современных устных рассказов
показал, что при сходстве фабулы тексты преданий и тексты легенд имеют разную
структуру. В основе структуры предания – одно событие (победа над врагом).
Только так можно передавать «историю», «факт». Предмет изображения легенды –
«чудо», а не «история». Чудо проявляется в сверхъестественной, невероятной связи
событий (победы над врагом и явления иконы). Не происшествие
в отдельности, а взаимосвязь нескольких событий лежит в основе структуры
легенды.
Третья глава
«”Предтекст” местной легенды: Проблема
фольклорности и форма текста» посвящена рассмотрению формы разовых текстов.
В фольклористике различают три формы текста – три «способа передачи» информации:
«меморат», «хроникат» и «фабулат». К.В. Чистов определяет «хроникат» как «слухи
и толки».
В разделе 3.1. «Проблема фольклорности рассказа и форма текста» установлено, что
формы текстов несказочной прозы разделяются на субъективированные (меморат,
«свидетельское показание») и на интерсубъективные (фабулат). Субъективные формы
трансформируются в интерсубъективные; последние разрывают связь с рассказчиком и
становятся частью общего для носителей традиции запаса знания. Переход от
субъективных форм к формам интерсубъективным – коренной перелом в бытовании
текста: только в случае с «фольклорным фактом» можно говорить о сюжете текста
(следовательно, о вариативности), о жанровых тенденциях.
Вопрос о форме текста связан с вопросом о том, какая разновидность события лежит
в основе текста: собственно событие (референтное событие), событие как идея или
текстовое событие (В.З. Демьянков). Меморат традиционно определяют как
«свидетельское показание» (Э.В. Померанцева, Т.В. Цивьян). Анализ показал, что
меморат и «свидетельское показание» – разные формы текста. В основе
«свидетельского показания» лежит референтное событие, событие уникальное,
эксклюзивное, частное. Меморат является сказом-воспоминанием, в его основе –
событие-идея, то есть событие, уже подвергнутое интерпретации, подчиненное
определенной системе. Для «свидетельского показания» характерна линейная «схема»
«вслед за событием» (отсюда гипервербализация, повторы, композиционная
невыверенность). Меморат строится по «схеме» «вслед за идеей» (отсюда
композиционная четкость, обобщенность смысла).
Нередко случившееся оказывается настолько невероятным, что рассказ о нем
(«свидетельское показание») определяется как слух. Рассмотрению этой особенности
«свидетельского показания» посвящен раздел 3.2. «Разность точек зрения на
рассказ: «Слухи и толки»/«свидетельские показания». Материалом анализа служат
рассказы крестьян об обретении иконы, зафиксированные в архивных документах
Симбирской консистории второй пол.
XIX
в. Консистория подвергла сомнению эти рассказы и провела «дознание», результатом
которого стало признание текстов «слухами». Сопоставительный анализ «лжетекстов»
и текстов, воспринимаемых церковными властями как истинные, показал, что
нарративы имеют много «общих мест». Тем не менее, крестьяне, рассказывающие о
явлении иконы, потерпели неудачу. Это произошло, потому что были нарушены законы
«удачной коммуникации». Оппозиция «успешность/неуспешность» адекватна для
перформативных высказываний, которые Дж. Остин противопоставляет слуху.
«Свидетельские показания» рассказываются как перформативы: неслучайно после их
появления на родник начинают приходить паломники. Слухи – всегда констативы, к
которым, в отличие от перформативов, применим критерий «истинности/ложности».
Перформатив в сознании рассказчика всегда истинен, в слухе же заключена
принципиально ложная информация. Церковные власти определяют текст как «слух»,
подчеркивая его ошибочность. Рассказчики продуцируют тексты-перформативы,
которые ложными быть не могут. Поэтому и после развенчания чуда на родник
продолжают приходить верующие.
Наличие разных точек зрения на рассказ – примета «свидетельского показания»,
отличающая его от мемората. Различия этих субъективных форм рассмотрены в
разделе 3.3. «Референтное событие и событие-идея: «Свидетельское показание»
и/или меморат». Анализ «свидетельских показаний» показал, что рассказчик
воспринимает произошедшее как значимое для себя событие, как «взрыв» (Ю.М.
Лотман), нарушивший ход обычной жизни. Это порождает его неуверенность по поводу
природы случившегося. Приметы неуверенности проникают в текст. Нередко
повествование строится так, что трудно понять, во сне или наяву произошло
событие. Традиция «подсказывает» способы интерпретации случившегося, но у
человека нет своего опыта переживания подобного случая (инициальность,
эксклюзивность события). Удивленный необычным происшествием (не-норма) человек
всем рассказывает о нем. Так рождаются пересказы «свидетельского показания»,
которые являются срединным звеном между разовым текстом и «фольклорным фактом».
Событие мемората неслучайно. Будучи нормой, а не нарушением ее, событие не
вызывает у рассказчика неуверенности. В основе меморатов – чудо, но чудо
ожидаемое. Попав в определенную ситуацию (болезнь), человек идет за определенным
чудом (исцеление) к определенному человеку (к болящим). Практически каждый
сельский житель или сам обращался к болящим, или слышал об этом от своих
близких. Эффект эксклюзивности у таких рассказов отсутствует. В силу
стереотипности содержания мемораты текстопорождающим потенциалом не обладают.
В результате рассмотрения заявленной проблемы можно сделать вывод:
«свидетельское показание» – самостоятельная форма текста, несводимая к меморату,
которая в силу наличия определенных характеристик (инициальность невероятность
события) может стать «предтекстом» легенды.
Предмет анализа четвертой главы
«Сюжетообразование местной легенды» – механизмы порождения сюжета
местной легенды. «Мотив» и «сюжет» – многозначные термины. Рассмотрению их
посвящен раздел 4.1.3. «Категория сюжета и категория мотива в фольклористике».
Анализ теоретических работ позволяет заключить, что ведущей в фольклористике
является дихотомическая теория мотива, представленная двумя вариантами: моделью
«инвариант мотива – вариант мотива» и моделью «(мотифема – алломотив) – мотив».
Первая модель дихотомической теории, разработанная в трудах Б.Н. Путилова, Г.А.
Левинтона, опирается на одну из основных лингвистических антиномий –
«синтагматика/парадигматика». В основе сюжета лежит синтагматическая структура,
мотив же парадигматичен. Реальный текст (записанный «здесь и сейчас»), исходя из
этого подхода, принципиально неполноценен. Он лишь часть условной целостности
инвариантов. Вторая модель дихотомической теории, представленная в работах А.
Дандеса, развивает другую лингвистическую антиномию – «эмический/этический». Эта
модель избегает категоричности первой модели. Единицами эмического (системного)
уровня являются мотифема («функция» В.Я. Проппа; «тема» Г.Л. Пермякова) и
алломотивы (системные варианты мотифемы: «трансформы» Г.Л. Пермякова). Мотифема
соответствует уровню парадигматики, алломотивы – синтагматики. Эмический уровень
не провоцирует появление сюжета. Сюжет зарождается на этическом уровне, единицей
которого и является мотив. В лингвистике под эмическим подходом понимается такой
подход, который учитывает значимые различия в речевом поведении; этический
подход трактует речевое поведение как внешнюю реализацию, в которой не
разграничено значимое и незначимое. Поэтому каждый конкретный текст полноценен и
самодостаточен.
Дихотомическая теория в варианте «(мотифема – алломотив) – мотив» сочетается с
тематической теорией, представленной в работах по порождающей поэтике А.К.
Жолковского и Ю.К. Щеглова. Мотифема соответствует теме текста. Она
преобразуется в сюжет посредством «приемов выразительности» (А.К. Жолковский,
Ю.К. Щеглов).
Выявлению порождающей модели текста местной легенды посвящен раздел 4.3.
«Механизмы порождения сюжета». Сюжет местной легенды многозначен. Это
проявляется в том, как рассказчик понимает скрытое действие, связывающее события
текста, то есть интригу. При помощи интриги «невыразительное содержание» (тема)
становится «поверхностной структурой» (сюжетом). Интрига вычленяется из
рассказа, записанного «здесь и сейчас». Интрига связана не только с темой
(эмический уровень), но и с приемами (этический уровень). Таким образом,
«формула» механизма порождения фольклорного текста такова: «Тема – Интрига –
Приемы – Текст».
Приемы свидетельствуют о том, как в каждом конкретном тексте понимается интрига.
Анализ большого корпуса текстов показал, что для легенды продуктивным является
прием контраста. Он используется в текстах, реализующих темы «икона не дает себя
поймать» и «икону переносят, она возвращается на место». В первом случае
сюжетообразующими оказываются оппозиции «ребенок
Vs
взрослый», «маркированный персонаж (человек, носящий имя святого)
Vs немаркированный персонаж»,
«нечистый
Vs чистый», «русский
Vs
иноверец», «русский
Vs
нерусский», «светский
Vs приобщенный к церковному
(священник)». Во втором – «свое (село)
Vs чужое (село)», «общественное
(родник, куда могут ходить все)
Vs личное (отдельный дом)»,
«неофициальное (родник в лесу)
Vs официальное (церковь)». Тема «икона
не дает себя поймать» может преобразовываться в сюжет и при помощи приема
повторения. Активно в сюжетообразовании легенды используется «прием подачи»
(А.К. Жолковский, Ю.К. Щеглов). «Подача» может быть трех видов: «преподнесение»,
«предвестие» и «отказ». В случае «преподнесения» рассказывается о том, что
источник образовался именно вследствие чудесного события (забил на месте
обретения иконы, появился там, где оступился конь святого и т.п.). Если в тексте
повествуется о роднике, известном и до иерофатического события (в результате
чуда родник приобретает статус сакрального), то используется прием «предвестия».
«Отказ» характерен для рассказов о том, как «нечистое» место меняет свой статус
и становится святым, почитаемым. Распространенными является тексты следующего
содержания: явилась икона, человек ранил ее (лейкой на роднике, щепкой, которая
отлетела при рубке дерева), икона ушла в другое село, на иконе остался след от
удара. В таких рассказах согласуются между собой две темы: «икона ушла в другое
село» и «объяснение необычного облика иконы» (прием согласования).
«Взаимоотношения» темы (эмический уровень) и интриги (этический уровень)
позволяют не просто передавать уже готовый сюжет, а каждый раз заново его
продуцировать. Тема, будучи элементом эмического уровня, способствует
стабильности текста. Свобода, необходимая для живого процесса текстообразования,
проявляется в интриге. Интрига обусловливает выбор определенного приема.
Такой подход к сюжету позволяет по-новому взглянуть на проблему вариативности
фольклорного текста, которая рассмотрена в разделе 4.4. «Вариативность текста и
жанр. «Ступени варьирования» сюжета текста». Анализ, осуществленный в подразделе
4.4.1. «Ступени варьирования» сюжета текста», показывает, что система
вариативности в местных легендах и
преданиях состоит из четырех
ступеней. Первая ступень (варианты) характерна для рассказов о Никольской горе.
В основе текстов лежит один алломотив мотифемы; интрига текстов совпадает.
Переменным оказывается персонаж (икона, святой Николай). Изменения не приводят к
трансформации сюжета, так как функция персонажа остается неизменной. Иногда при
сохранении общей канвы сюжета (в основе – тот же алломотив мотифемы) в рассказе
появляется новый сюжетный ход (например, святой Николай является во сне
захватчикам и грозит расправой в случае, если они не уйдут из Промзино). В
тексте по-иному понимается интрига. Вариативность интриги приводит к
вариативности приемов выразительности. Такие изменения типичны для второй
ступени – для редакций. Третья ступень вариативности (версии) характерна для
текстов, реализующих легендарную тенденцию. Ведущая тема рассказов о роднике в
Коноплянке – «икона не дает себя поймать». В традиции бытуют тексты, реализующие
разные алломотивы этой мотифемы (проявляются в оппозициях «ребенок
Vs взрослый», «русский
Vs
нерусский» и др.). Помимо рассказов о том, что икона не дает себя поймать, про
родник в Коноплянке рассказывают следующее: святая Параскева остановила
вражеское войско, святая приснилась во сне и подсказала, где искать родник. В
текстах повествуется об одном событии (чуде, после которого родник стал святым),
но в основе их лежат разные мотифемы. Рассказы можно считать самостоятельными
произведениями (четвертая ступень), которые Б.Н. Путилов рассматривает в рамках
«системы отношений между вариантами».
Первая ступень вариативности текста характерна для этического уровня: изменения
затрагивают только поверхностные структуры нарративов. Вариативность этических
единиц не приводит к модификации сюжета. Вторая ступень вариативности является
переходной между эмическим и этическим уровнем текста. Третья и четвертая
ступени свидетельствуют о кардинальных изменениях сюжета (варьирование
эмического уровня).
В разделе 4.4.2 «Тип вариативности и проблема разграничения жанров» было
установлено, что характер вариативности предания принципиально отличается от
характера вариативности легенды. В текстах преданий легко вычленяется
инвариантная структура сюжета, в рассказах преобладают неизменяемые элементы.
Изменения (варианты) не способны разрушить «инвариант» сюжета. Для предания
характерен «константный» тип вариативности. Варьирование текста легенды
осуществляется по «трансформантному» типу: преобладают нарративы, в которых
сильны «видоизменяемые элементы», «маскирующие» в ней наличие инварианта.
В заключении формулируются основные
выводы работы.
Особое модальное значение позволяет выделить местную легенду в самостоятельный
вид текстов. Местная легенда несводима ни к легендам-притчам, ни к преданиям. По
мнению носителей традиции, легенда-притча всем известна: собеседник мог
прочитать ее в книге или услышать от кого-либо. В местных текстах содержится
информация, доступная небольшой группе лиц: рассказчик уверен, что собеседник из
другой культуры слышит «историю» впервые. Информация, заключенная в тексте,
актуальна для человека, поскольку она связана с местом его обитания. Именно при
помощи местных легенд та или иная точка культурного ландшафта приобретает свою
неповторимую историю. В основе местной легенды лежит экстраординарное,
невероятное происшествие (случай, чудо). Пока событие, описываемое в тексте,
осознается как эксцесс (не-норма), оно воспринимается как невероятное,
немотивированное, но при этом правдивое (истинное). Конфликт модальных значений
(«невероятно, но факт») провоцирует «колебание», сомнение рассказчика по поводу
события текста. Это способствует сохранению интереса к «истории». До тех пор,
пока информация, заключенная в тексте, актуальна, рассказ выполняет
перформативную функцию. Как только текст теряет актуальность, рассказ становится
просто «историей»: он начинает выполнять информативную функцию, что характерно
для предания. Этому способствует чрезмерная популяризация святого места.
«История» всем известна, при ее трансляции осуществляется не рассказ, а
пересказ. Для легенды же характерно явление рассказа, механизмы которого
значительно отличаются от механизмов пересказа. Важными оказываются следующие
понятия: «Тема – Интрига – Приемы – Текст». Тема «задает» то событие, о котором
пойдет речь в рассказе. Круг тем в традиции очерчен, тема обеспечивает тексту
укрепленность в традиции. Интрига демонстрирует то, как рассказчик понимает
событие (тему), о котором повествует. В конкретном тексте интрига воплощается
при помощи определенных приемов. И тема, и интрига, и приемы подвергаются
варьированию. Так как эти изменения могут трансформировать сюжет, тема, интрига
и приемы являются сюжетообразующими единицами текста легенды, для которой
характерен трансформантный тип вариативности. Пересказ всегда ориентирован на
образец: важным оказывается не сюжетообразование как процесс, а передача уже
готового сюжета. Для предания характерно изменение по константному типу:
сюжетообразующие элементы (тема, интрига, приемы) остаются неизменными;
варьирование, которому подвергается текст, не способно трансформировать сюжет.
Особенности вариативности текста выступают показателями его жанровой природы. В
один ряд встают такие понятия как «модальность», «механизм текстообразования»,
«тип вариативности», «жанр». Одно понятие определяет и обуславливает другое.
Предание есть утратившая актуальность легенда. Легенда является «фольклорным
фактом». Традиционному тексту предшествует уровень «предтекста». Уже на уровне
«предтекста» зарождаются модели текстообразования, которые в дальнейшем будут
реализованы в традиционных текстах. Об одном и том же событии можно рассказать и
как о норме, и как о нарушении нормы. Следовательно, показателем является не
само событие (тематика произведения), а способ его подачи в тексте
(модальность). Если событие описывается как норма, то рассказ о нем будет иметь
форму мемората, если происшествие преподносится как эксцесс, то нарратив будет
являться «свидетельским показанием». Местная легенда – это всегда рассказ о
немотивированном и незакономерном, то есть о чуде. Именно «свидетельское
показание» является «предтекстом» легенды.
Участие в научных проектах:
- грант ФЦП «Интеграция», Госконтракт № М0033/99 г., РГНФ, грант № 00-0418048е,
- грант РГНФ № 80-01-00497а Этнодиалекты Ульяновского Присурья (на материалах 20
– начала 21 века).
Основные положения исследования изложены в следующих публикациях:
I. Работы, опубликованные в
рецензируемых научных журналах, входящих в перечень ВАК:
1.
«Центр» и «периферия» в сакральной географии: соотношение нарративов (на
материале Ульяновского Присурья) // Традиционная культура. – 2006. – № 4. – С.
25 – 33.
2.
«Чудо» / «история»: характер вариативности предания и
легенды // Традиционная культура. – 2008. – № 2. С. 88 – 95.
II. Публикации в других изданиях:
3.
Мифология и религия: соотношение их компонентов в «религиозном» обряде (по
материалам фольклорных экспедиций 2000 – 2003 гг.) // Мифология и религия в
системе культуры этноса. Материалы Вторых Санкт-Петербургских этнографических
чтений. – СПб., 2003. С. 57 – 59.
4.
К проблеме типологии сакральной вещи в традиционной культуре // Фольклор.
Литература. Книга: Исследования молодых филологов. – Ульяновск, 2004. С. 18 –
39.
5.
О связи легенды с действительностью // Гуманизация и гуманитаризация образования
21 века. Материалы 7-ой Международной научно-методической конференции памяти
И.Н. Ульянова «Гуманизация и гуманитаризация образования 21 века (Ульяновск, 21
сентября 2006»). – Ульяновск, 2006. С. 176 – 180.
6.
Феномен святого места: Сакрализация пространства (На материале Ульяновского
Присурья) // Вестник Ульяновского государственного педагогического университета.
Вып. 2. – Ульяновск, 2006. С. 111 – 117.
7.
Мотив «ухода иконы» и процесс идентификации сельских жителей // Ученые записки
УлГУ. Сер. «Лингвистика». Вып. 1 (12). – Ульяновск, 2007. – С. 163 – 165.
8.
Модальность текста и проблема разграничения жанров в рамках несказочной
фольклорной прозы (На материале Ульяновского Присурья) // Лингвистика.
Межкультурная коммуникация. Лингвокраеведение. Материалы межрегиональной
научно-практической конференции молодых ученых, аспирантов и студентов
(Ульяновск, 15-16 марта 2007 года). – Ульяновск, 2007. С. 150 – 154.
9.
К вопросу о типологии изображения святого человека в русской традиционной
культуре (На материале Ульяновского Присурья) // Образный мир традиционной
культуры. Сборник научных статей. М., 2008 (в печати).
10.
К вопросу о формировании жанра легенды // Фольклор: текст и контекст. Сборник
научных статей. – М., 2008 (в печати).
11.
Формы текста рассказов о снах: “Свидетельские показания” и мемораты
//
Труды «Русской антропологической школы». Вып. 5. – М, 2008 (с. 145 – 159).
12.
Коммуникативные парадоксы «свидетельских показаний» //
Коммуникация в современной парадигме
социального и гуманитарного знания: Материалы
IV Международной конференции РКА
«Коммуникация-2008». – М., 2008. – С. 288 – 290.
13.
Роль «интриги» в процессе сюжетообразования легенды
// Традиционная культура. Современный взгляд: Проблемы и перспективы:
Юдинские чтения – 2008: Материалы Всероссийской научно-практической конференции
(Курск, 15 февраля
14.
”Приватизация святыни” как способ самоидентификации // Материалы научной школы
«Культурные ландшафты России и устойчивое развитие». – М.: МГУ, 2009 (в печати).
15.
Дискурсивная природа «свидетельских показаний»: Причины коммуникативных неудач
// Материалы XI Международной
научно-методической конференции «Личность, речь и юридическая практика». -
Ростов-на-Дону, 2009 (в печати)
16.
Концепт текста и проблема разграничения жанров //
Материалы XI Виноградовских чтений «Текст и контекст: лингвистический,
литературоведческий и методический аспекты». – М.: МПГУ, 2009 (в печати).