СИМБИРСКИЙ-УЛЬЯНОВСКИЙ АРХИВ

В 1919 –1939 ГОДАХ:

СТАНОВЛЕНИЕ И БОРЬБА ЗА ВЫЖИВАНИЕ В СЛОЖНЫХ

СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКИХ УСЛОВИЯХ.

В данной статье предпринимается попытка частично осветить процессы, происходившие в архивных органах Симбирска-Ульяновска за первые 20 лет – от создания до вхождения архивов в систему НКВД. К сожалению, подробная история становления и развития архивного дела в Симбирской губернии – Ульяновской области до сих пор не составлена. Попытки предпринимались неоднократно. Но материалы, готовившиеся к очередному архивному юбилею, отражали, в большинстве своем, лишь позитивные изменения, вскользь упоминая о драматических коллизиях. Думается, что более объективный подход, только способствовал бы авторитету архива. Поскольку именно в сложных условиях, конфликтных ситуациях ярче раскрываются характеры людей, искренне болеющих за свое дело, отчетливее видны различные взгляды на пути развития архива и т. д. Документы дают нам такую возможность.

Декрет СНК РСФСР «О реорганизации и централизации архивного дела» был получен Симбирским губернским отделом народного образования 22 ноября (по другим данным 4 декабря) 1918 г. Из музейной секции при губоно «для реализации ...декрета и практических мероприятий» был выделен Михаил Дмитриевич Беляев. За неполный месяц он обследовал… 20 архивов Правительственных и духовных учреждений, рассылал циркуляры, получал сведения из уездов. В начале 1919 г. была сформирована архивная секция из трех человек: заведующий М.Д. Беляев, делопроизводитель С.Ф. Угрюмов и технический служащий О.И. Ворошило. Параллельно продолжала свою работу по описанию документальных памятников Симбирская губернская ученая архивная комиссия, поддерживавшая контакты с советскими властями. Председатель архивной комиссии П.Л. Мартынов внес значительный вклад в обследование губернских архивов и составление совместного с губоно отчета.

После выхода 31 марта 1919 г. «Положения о губернских архивных фондах», в сентябре 1919 г. на базе архивной секции был образован Симбирский губернский архив. На хранении первоначально числилось всего 273 дела. Первым заведующим губернским  архивом с 1 сентября 1919 г. стал уполномоченный Главархива Михаил Дмитриевич Беляев. Он был родом из Симбирска, где его отец в 1880-х гг. служил товарищем прокурора Окружного суда. М.Д. Беляев окончил Санкт-Петербургском университет. В Симбирскую губернию он прибыл в декабре 1918 г. как уполномоченный главархива и эмиссар Отдела по делам музеев и охраны памятников старины Наркомпроса. М.Д. Беляеву удалось спасти от гибели и разграбления немало архивных, библиотечных и музейных ценностей. Параллельно с работой по созданию губархива он стоял у истоков создания коллекции художественного музея, читал в Симбирском госуниверситете лекции по истории искусства и занимал пост товарища председателя губернского комитета научных библиотек.

Подводя итог первых месяцев работы, М.Д. Беляев справедливо отмечал, что одной из главных проблем является то, что «архивы Симбирска не сосредоточены в одном месте, а раскиданы по всему городу». Помещения были неприспособленные. На зиму приходилось прерывать объезды уездных и волостных архивов.

М.Д. Беляев активно искал сотрудничества с интеллигенцией старого Симбирска. Исполнял обязанности секретаря губархива и описывал документы священнослужитель П.И. Кандалинский – профессиональные качества сотрудников ценились выше, чем их социальное происхождение. «Губархив обратился с призывом к наличным членам местной Ученой Архивной Комиссии, прося их помочь…».  Поначалу «…никто из них не согласился взяться за это трудное и неблагодарное дело, неизбежно сопряженное с работой в подвалах и на чердаках…». Однако в дальнейшем контакты между архивистами старой и новой эпохи удалось наладить. Разбором дел занялись члены архивной комиссии Н.П. Пылаев, А.Ф. Жуков и последний глава комиссии Павел Любимович Мартынов. Летом 1920 г., когда он предложил свои услуги губархиву, П.Л. Мартынову шел 74-й год. 21 мая 1921 г. старейший симбирский архивист скончался. В некрологе, посвященном его памяти, М.Д. Беляев писал: «В лице покойного Архивное Дело Симбирской Губернии понесло громадную потерю. …Любимого дела П.Л. Мартынов не оставлял до последних дней своей жизни…».

Почти в каждом отчете в Главархив заведующим остро ставился вопрос о предоставлении губархиву помещения и усилении личного состава. Но, несмотря на все трудности, архивистам удалось разыскать, разобрать, описать, определить историческую и практическую ценность сотен и тысяч дел. Были спасены для истории многие фамильные дворянские архивы. Чего стоит одна находка семи сундуков и корзин с документами в бывшем особняке Е.М. Перси-Френч, последней представительницы знаменитого рода Киндяковых. Выявленные в частных архивах автографы Н.М. Карамзина, И.И. Дмитриева, Д.В. Давыдова и др. отсылались на хранение в Пушкинский дом Российской Академии наук. Всего к началу 1921 г. в ведении губархива находилось 22 архива дореволюционных учреждений, и было учтено еще 157 архивов. Справочная библиотека насчитывала 54 названия и  имела свою картотеку. Также в ведении губархива находились десятки экземпляров периодики, плакатов и другой печатной продукции, фотографии.

В июне 1921 г. заведующий губархивом выехал в Москву, где получил новое назначение. В 1921-1930 гг. М.Д. Беляев, заведовал музеем Пушкинского Дома Академии Наук, являлся автором и редактором ряда его изданий. По постановлению коллегии Главархива от 28 июня 1921 г. новым руководителем был назначен профессор Московского университета, доктор исторических наук Алексей Иванович Яковлев, сын знаменитого чувашского просветителя И.Я. Яковлева. Примечательно, что до революции А.И. Яковлев состоял действительным членом Симбирской губернской ученой архивной комиссии. Впоследствии А.И. Яковлев достиг видного положения в советской исторической науке. Единственный из бывших руководителей архива он стал членом-корреспондентом АН СССР. А вышедшая в 1943 г. монография А.И. Яковлева «Холопство и холопы в Московском государстве 17 века» была удостоена Сталинской премии СССР.

Штат архива вместе с заведующим насчитывал 5 человек. В 1922 г. губархив переименовали в Симбирское (с 1924 г. – Ульяновское) губернское архивное бюро. Однако, А.И. Яковлев не долго его возглавлял, и покинул Симбирск довольно скандально – осенью 1922 г. он уехал в столицу, а в марте-июле 1923 г. в губернском суде рассматривалось «Дело по обвинению профессора Яковлева Алексея Ивановича по ст. 113 Уг. Код. (злоупотребление служебным положением)». Новый руководитель был впервые не делегирован из центра, а назначен губисполкомом. 20 апреля 1923 г. заведующим архивным бюро стал Андрей Федорович Жуков.

А.Ф. Жуков возглавлял архив в 1923-1927 гг. и был одним из лучших его руководителей. Показательно, что во главе архива встал беспартийный, более того – бывший   секретарь духовной консистории и редактор ряда церковных изданий. Но в данном случае во главу угла был поставлен не вульгарно-социальный подход, а оценка профессиональных качеств – опытный историк-архивист, автор научных публикаций, бывший член Симбирской губернской ученой архивной комиссии. Он активно привлекал к работе специалистов имевших дореволюционный опыт работы с документами: П.А. Александрова, В.Н. Колышкевича, А.К. Яхонтова и др. Этим обеспечилась преемственность в работе с историческим наследием. Использование опыта дореволюционных специалистов диктовалось еще и тем, что из 16 сотрудников архива в 1929 г. лишь один имел высшее, а трое – незаконченное высшее образование. Обследовавший губернское архивное бюро в марте 1926 г. инспектор Центрархива РСФСР И.А. Андреев констатировал «достижения в деле спасения и учета фондов, работы с учреждениями и т. д.».

Анализируя обстановку, в которой проходило становление губернского архива, А.Ф. Жуков писал: «В особо тяжелых условиях оказались архивы нашей губернии; они гибли, попав, благодаря прифронтовой полосе, голоду и эпидемиям, в беспризорное положение; негде было их хранить – все было занято в начале войсками, а затем лазаретами и изоляторами; по тем же обстоятельствам власти было не до архивов, нужно было спасать революцию и дорогую жизнь рабочего и крестьянина. Затем, нечего греха таить, было проявлено и не культурное к архивам отношение: в делах архбюро имеются об этом красноречивые свидетельства».

Во 2-ой половине 1920-х сложилась следующая структура архбюро: административный аппарат и три отделения: а) политики и права (политсекция), б) историческое (истарх) и в) архив Октябрьской революции (АОР). Рабочий день архивистов длился с 9.00 до 15.30 с получасовым обеденным перерывом. На конец 1925 г. дореволюционные фонды размещались в 7 помещениях, советские – в 14. Некоторые здания требовали ремонта. В трех главных губернских архивохранилищах были сосредоточены материалы 75 дореволюционных учреждений и 52 революционного периода.

По оценке руководства Ульяновского архивного бюро наступило «улучшение в положении архивного дела; оказалось возможным приступить к осуществлению декрета о централизации архивов». Из «спасательной команды», каким он был первые годы своего существования, архив постепенно превращался в научно-исследовательское учреждение. Большинство документов к весне 1927 г. были разобраны и частично описаны. К материалам постоянно обращались специалисты самого разного профиля: от историков до сотрудников НКВД. А.Ф. Жуков указывал: «Все архивы, можно сказать, насыщены краеведческим материалом, в их документах ярко отражается жизнь и деятельность всех классов о-ва, разных государственных учреждений и частных лиц. Власть и общество, культура и быт, народное здравие, направление развития народного хозяйства, заселение края, крепостное хозяйство, эксплуатация крестьян и рабочих, борьба за землю, борьба за лучшие условия труда – вот вопросы, которые могут быть освещены при помощи архивных документов».

Сложилось взаимопонимание с властными структурами. С трудом, но решались вопросы с выделением архиву помещений. «Работа Губархбюро... встречала сочувствие руководящих органов губернии. Несмотря на дефицитность местного бюджета, все же принципиально было решено увеличить штат на три единицы...», – отмечал  заведующий.

Более подробно рассмотрим самый сложный и трагический период в истории архива. У польского сатирика Станислава Ежи Леца есть афоризм: «У каждого века есть свое средневековье». Рубеж 1920-х –1930-х гг. с полным правом можно назвать «мрачным средневековьем» в истории ГАУО. Во второй половине 1920-х гг. в государстве наметилось общее ужесточение отношения к «старорежимным» специалистам, многие из которых по своему социальному происхождению попадали в категорию «лишенцев». Начались «чистки» аппарата госучреждений. Сложилась существующая и по сей день порочная практика назначения на руководящие должности дилетантов-функционеров.

5 мая 1927 г. А.Ф. Жуков постановлением губисполкома был освобожден от должности заведующего «с оставлением его для работ в Губархиве». Это было связано с укреплением архивов партийными кадрами в преддверии празднования 10-летия Великой Октябрьской социалистической революции – «коммунизация аппарата», по тогдашней терминологии. Еще бы –  все сотрудники архбюро были беспартийными. Коммунист с «низшим» образованием Р.И. Войткевич был утвержден коллегией Центрархива РСФСР заведующим с одновременным  «возложением на него обязанностей по руководству Архивом Октябрьской Революции и Политсекцией». Началась «зачистка» кадрового состава, имевшая весьма негативные последствия. Неоправданные перемещения опытных сотрудников на нижестоящие должности с меньшими окладами, сокращение штатов – все это приводило к тому, что архив покидали высокообразованные специалисты, разрушался слаженный коллектив. Вместе с тем новый заведующий не мог не видеть отрицательных результатов проводимой им по указке «сверху» политики. Это видно из его рапортов конца 1927 г.

Но даже в таких непростых условиях работа архивистов продолжала вестись на достаточно высоком уровне. Об этом, в частности, свидетельствует публикация «Сводки мероприятий местных архивов к 10-летию Октябрьской революции» в «Бюллетене Центрархива РСФСР» от 1 ноября 1927 г., где говорилось о подготовке Ульяновским губархбюро документальной выставки, публикаций в прессе, брошюр. Планировалось «подготовить к изданию протоколы Совета и отдельные документы 1917-1918 г.». В «Сводке…» приводились сообщения архивных органов из 33 регионов. Ульяновская информация была наиболее полной и развернутой и выгодно отличалась от сводок Тульского и Ярославского губархбюро, отделавшихся двумя словами: «Организуется выставка». На выставку Ульяновского архива по выходным дням водились экскурсии.

Упразднение 14 мая 1928 г. Ульяновской губернии повлекло реорганизацию и переименование архива в Ульяновское окружное архивное бюро Средневолжского областного архивного управления. Ульяновск, утратив статус губернского города, лишился достаточных административных и финансовых ресурсов для экономического и культурного развития. Значительная часть ценных документов вывозилась в Самару и Москву. Стоявшие во главе Ульяновское архивное бюро в этот период В.Н. Алексеев (1928 г.) и А.Т. Дворцов (1928-1929 гг.), хотя и понимали цели и задачи архивного дела, не могли противостоять сложившимся тенденциям. К тому же эти руководители также возглавляли Дом-музей В.И. Ленина и разрабатывали проект сохранения материалов Истпарта, что не давало возможности полностью сосредоточится на архивных проблемах.

Десятки тысяч архивных дел по-прежнему размещались в трех основных и в более чем десятке небольших в разной мере приспособленных под хранилища помещениях. К тому же архив стал заложником непродуманных решений властных структур. Заместитель заведующего архивом В.Н. Колышкевич был глубоко возмущен отношением окружных властей к архивным нуждам. В середине февраля 1929 г. он просил об увольнении, отмечая: «...Президиум Окрисполкома ни в коей мере не считается с потребностями архивной работы... Такое отношение …уже частично привело к развалу арх. дела и разрушению с огромным трудом созданного авторитета Арх. Бюро. Спасти отношение можно, если уже не поздно, только повседневной упорной борьбой с этим отношением, но по состоянию моего здоровья я уже не способен к этому, а пассивно мириться с сложившимися обстоятельствами мне не позволяет моя совесть.

Из этого положения, давно уже ставшего для меня источником тяжелых душевных переживаний, окончательно подрывающих и без того расшатанное здоровье, я не вижу иного выхода, как – уйти и освободить место для работника более энергичного и способного к борьбе или же более покладистого, почему прошу освободить меня от занимаемой должности...». Ответом на крик души болеющего за дело человека стали оскорбительный выговор и удовлетворение его вторичного заявления об отставке.

Коллектив в конце 1920-х – начале 1930-х полностью обновился 2-3 раза и далеко не в лучшую сторону. Архбюро покинули А.К. Яхонтов, П.А. Александров и многие другие лица с «неидеальной» биографией. Возросла текучка кадров. В августе 1929 г. должность заведующего архивным бюро занял бывший конторский служащий А.С. Румянцев, имевший лишь «низшее образование». К 1932 г. в штате архива не осталось ни одного сотрудника с высшим образованием, и лишь одна архивистка, работавшая до прихода нового начальника. А.Ф. Жуков работавший к тому времени секретарем Средне-Волжского краевого архивного бюро в докладе, сделанном в начале 1930 г. с горечью констатировал: «В смысле обеспечения архивных органов научными работниками, из бывших губернских городов в самом плачевном положении Ульяновск. В Пензе имеется ученый архивист, в Оренбурге – научный сотрудник, а в Ульяновске ни одного…».

         Ликвидация 28 июля 1930 г. Ульяновского округа и дальнейшие  административно-территориальные преобразования приводили к еще большему понижению статуса Ульяновска, превратившегося в один из райцентров Средневолжской области. Архивное бюро подверглось следующим реорганизациям: 1930-1931 гг. – Ульяновское кустовое архивное бюро Средневолжского областного архивного управления; 1931-1935 гг. – Ульяновское отделение Средневолжского краевого архивного управления; 1935-1937 гг. – Ульяновское отделение Куйбышевского краевого архивного управления.

Заметно увеличились трудности с материальным снабжением и финансированием архивной службы. Это напрямую отражалось на кадровом составе. Несвоевременные выплаты зарплаты приводили некоторых сотрудников архива к полуголодному существованию. В записке на имя заведующего от 21 мая 1933 г. отмечалось: «Нюра Моржова заявляет, что сидит третий день совершенно без хлеба. Егорова пришла сегодня также не емши. В таких условиях продуктивно работать нельзя, нет ни какой возможности помочь им». Сотрудники вынужденно переходили на службу в иные учреждения, а  некоторые с семьями перебирались в более крупные административные центры.

В феврале 1930 г. на должность архивариуса был принят Николай Михайлович Тихонов. Несмотря на отсутствие опыта, вчерашний рабочий обувной фабрики без среднего образования сумел глубоко вникнуть в проблемы Ульяновского архива и сразу занял принципиальную и решительную позицию в отстаивании его интересов. Этот человек имел гражданское мужество спорить с властными структурами.

Частая смена руководства горисполкома не способствовала налаживанию взаимопонимания между ним и архивистами. «Вечные вопросы» архива – предоставление приспособленных помещений и укрепление кадров не находили отклика у ульяновского руководства. Городу катастрофически не хватало зданий для различных учреждений, и исполком предпочитал решать свои проблемы за счет архива.

В апреле 1930 г. городские власти, как им казалось, решили проблему с размещением документов. Был закрыт Свято-Троицкий собор, его площади отдали под документы архива. Сюда свозили фонды учреждений, ликвидированных в связи с упразднением Ульяновской губернии и Ульяновского округа. 27 августа 1930 г. архивариус Н.М. Тихонов с горечью писал в Крайархивбюро, что некоторые чиновники горисполкома «со словами «сжечь нужно все эти архивы, они только занимают нужные здания, и требуют все новых», ...договорились до того, что «архив это лишняя обуза и забота»». При подобном отношении властей и среди населения формировалось отношение к архивам, как к ненужному хламу. Участились случаи краж из архивохранилищ. Несколько вопиющих случаев произошло в середине сентября 1930 г. В здании консистории вандалы «отрывали забитые ставни окна, били стекла» и «не выпуская сторожа из помещения, ...устраивали «ночевку»», в помещении бывшего окружного суда через пролом в потолке воры похитили около 150 кг документов».

Перемещение же документов в здание собора из Мордовского педтехникума в декабре 1930 г. осуществлялось с преступной халатностью и многочисленными нарушениями. Не было выделено ни одной подводы, все производилось вручную в условиях сильного мороза и ветра. Но власти Ульяновска не вникая в сущность проблем, торопили с «выселением». Архивное бюро обвинялось в волоките и выставлялось чуть ли не противником народного просвещения. Истинное положение дел и причины задержки власть не интересовали. В докладной записке Н.М. Тихонов указывал заведующему Ульяновским архбюро на «вредительские моменты»: «...1 декабря, когда Мордовский техникум прислал учащихся до 700 человек, то пользы такая масса народа мало принесла, а вред, безусловно, оказала существенный; во время переноски учащиеся вырывали из дел документы, листы, присваивали себе полностью целые дела... …По дороге дела терялись, архивные документы разметались по ветру во все стороны, ...затаптывались ногами в снег и рвались». Хищения и уничтожения дел продолжались и в дальнейшем. Пойманные с поличным учащиеся нагло заявляли, «что этот мусор только свалить в яму, ...мы будем воровать только потому, чтобы нас не посылали... перетаскивать материал». А.С. Румянцев почел за благо в конце декабря 1930 г. отказаться от сомнительной «помощи».

Здание собора для хранения документов было выбрано крайне неудачно. Через многочисленные подвальные ходы в помещение беспрепятственно проникали посторонние. Архивные документы расхищались «целыми партиями более 1000 дел зараз через свободный доступ и не заделанные двери и окна в подвале... Кроме хищений, имелись и случаи поджога архивохранилища, как-то 20 мая 1931 года и 10 мая 1932 года».

А у архивистов не хватало средств даже на замену разбитых хулиганами в течение одного только лета 1931 г. «до ста пятидесяти пяти звеньев стекол».На тревожные сигналы заведующего Ульяновским архивным отделением А.С. Румянцева городские власти и краевое архивное управление не реагировали должным образом. Предлагалось латать дыры в здании собора... «за счет материалов от быв. Германовской церкви».

Ситуация напоминала пресловутый Тришкин кафтан. Ведь и здание бывшей Воскресенской (Германовской) церкви уже было отдано под архивохранилище. Дело в том, что к середине сентября 1931 г. здание Мордовского педтехникума так и не удалось освободить от документов. И 17 сентября 1931 г. горсовет,  закрыв разом десяток церквей, постановил: «...В 3-х дневный срок, перебросить архив из помещения Мордовского Техникума в быв. Германовскую церковь». Сроки были абсолютно нереальные, и Н.М. Тихонов срочно телеграфировал в Самару в крайархивуправление и крайком ВКП (б): «АРХИВ ВЫСЕЛЯЮТ  ПОДДЕРЖИТЕ КРАЙКОМ». На следующий же день из Самары была отправлена телеграмма-«молния» крайисполкома, приказывающая прекратить выселение. Несмотря на позицию Самары, ульяновские власти продолжали настаивать на своем решении. Почти полмесяца продолжалось противостояние между горсоветом и архивным отделением. Наконец архивистам пришлось уступить. Постановление Большого президиума горсовета от 30 сентября 1931 г. не оставляло альтернативы: «…Категорически предложить Зав. архивом т. Румянцеву приступить к переброске архива с 1-го октября и закончить 7-го октября с. г. В случае невыполнения настоящего, дело о Зав. архивом Румянцеве передать прокурору для немедленного отстранения его от занимаемой должности». Архивистам удалось «выторговать» некоторое время на переоборудование Германовской церкви, в которой к 1 октября еще оставались иконостасы.

С большой опаской восприняли сотрудники архива выделение данного здания. «...Нет никакой уверенности, – писал с невеселым сарказмом Н.М. Тихонов в горсовет, – что через несколько месяцев снова нас не выгонят из помещения церкви, куда-нибудь. Таким образом, Архивное бюро только и будет заниматься перевозкой, словно «убегающая буржуазия и белогвардейцы», ...таким образом не придется производить целый ряд весьма ценных работ по заданиям нашего правительства...». Имелось в виду выявление материалов о местонахождении полезных ископаемых, о лесоустроительных насаждениях, о наследствах, открывшихся «за границей в пользу граждан СССР», об истории Октябрьской революции и гражданской войны и т. д. Ведь, несмотря на все сложности, к сентябрю 1931 г. архивисты исполняли запросы почти по 20 направлениям. Вызывала опасение и сохранность документов. Обследование здания показало, что там очень сырые подвалы, временами в них стояла вода. Но выбирать не приходилось, и сотрудники архива приступили к переоборудованию помещения.

В результате, в вопросе размещения документов в церкви архив стал заложником непродуманных решений административных органов. Никто и предположить не мог тогда, что в здании Германовской церкви архив пропишется на долгие десятилетия и встретит здесь XXI век! И тем более несправедливо, что, в постоянно муссирующемся вопросе возвращения здания православной церкви, архивистов часто представляют виновниками, захватившим храм. Доходит до абсурда. Так, осенью 2004 г. в одной из ульяновских газет был помещен следующий пассаж: «Среди ульяновских прихожан есть поверье – над нашим городом тяготеет проклятье. Несчастья будут преследовать Ульяновск до тех пор, пока кафедральный собор (сейчас в нем находится архив) не будет передан церкви, и в нем не начнутся службы».

Таким образом, к 1933 г. Ульяновское архивное отделение располагало тремя отдельных помещения: 1) Троицкий собор – фонды советского периода (1917-1930 гг.) – 8.000 тонн, 2) Германская церковь – дореволюционные документы – 4.000 тонн и 3) помещение суда – фонды судебных органов (до 1917 г.). И в любой момент архивисты могли ожидать выселения из того или иного здания.

Насущных мер по обеспечению должной сохранности документов, хранящихся в бывшем кафедральном соборе принято не было. Это привело к трагическим последствиям. 24 мая 1933 г., «в выходной день днем... посредством взлома окон и пола из подвального помещения злоумышленники проникли в архивохранилище АОР и подожгли его... в двух местах:…второй ярус хор и бывший главный алтарь». Противопожарные действия начались с опозданием, из 14 огнетушителей только 5 оказались исправными. В течении нескольких часов сильный пожар пожирал связки документов. Лишь в 11 часов вечера пламя удалось полностью потушить.

Хотя пожару «помогло» и то, что проблемы не решались своевременно органами исполнительной власти, вся вина была возложена на руководство архива. Президиум Ульяновского горсовета 1 июня 1933 г. «за проявленную политическую близорукость» отдал Румянцева под суд. Состоявшееся 9 июля 1933 г. судебное заседание, к счастью, не пошло по линии выискивания «вредительской деятельности». Приговор гласил: «Румянцева Алексея Семеновича по не доказанности состава преступления по суду оправдать».

Истинные причины возгорания так и остались невыясненными. Официальная версия следствия о «хорошо обдуманном и организованном поджоге» не находит подтверждения достаточно убедительными фактами. Грешили и на беспризорников, которые подпалили архивные документы. Недавно была запущена не выдерживающая критики версия, о «неслучайности» пожара. Якобы, он был выгоден коммунистам, добивавшимся сноса «православной святыни на родине вождя мирового пролетариата». Но невозможно представить людей, сжигающих свое имущество с целью уничтожить некое ненавистное здание-символ. Однако пожар вынес приговор собору. «За отсутствием средств хотя бы для работ по консервации, не говоря уже о реставрации» он был в 1936 г. снесен.

Временно исполнять обязанностей заведующего поручили с 1 июня 1933 г. Н.М. Тихонову. Лучшую кандидатуру подобрать было трудно – в сложившихся обстоятельствах требовались твердая воля и недюжинные организаторские способности. 17 июня 1933 г. Н.М. Тихонов докладывал Центрархиву обстановку: «…Всего подвергнутых обгорелости до 100 фондов весом до 1500 пудов, весь этот материал залит водой и перемешан с углями и обгорелыми досками и другими предметами, лежал в одной огромной куче, в настоящее время материал из общей груды поднят, очищен от всякого хлама, и приступлено к его разборке и просушке…». От огня пострадали ценнейшие фонды, в т.ч. губисполкома, окрисполкома, губплана, окрплана, следственной комиссии при Симгубтрибунале, ревтрибунала и др.

Уже с 1 июля началась разборка по фондам. Работа осуществлялась в условиях строжайшей дисциплины. Н.М. Тихонов лично обходил ночных сторожей, проверяя состояние охраны. За несколько недель численный состав временных сотрудников архива вырос с 9 до 40 человек. Удалось добиться увеличения и постоянного штата до 16 человек. Чтобы избежать падения на работающих кусков штукатурки, Н.М. Тихонов требовал над головами натягивать брезентовый полог. Благодаря четким и слаженным действиям удалось в какой-то мере смягчить последствия пожара и сохранить значительное количество документов. «Все материалы, которые превратились в совершенную обгоревшую массу» уничтожались. Списки сохранившихся и погибших от огня дел высылались в краевое и Центральное архивные управления. До осенней непогоды удалось закончить перемещение всех документов из собора в бывшую семинарскую церковь, приспособленную под  временное хранилище. Разбор же и описание уцелевших документов продолжался и в годы Великой Отечественной войны. Определялись первоначальные меры по реставрации. У пострадавших листов обрезали обугленные края. Отношение к качеству было самым серьезным. Об объеме же ущерба нанесенного архиву красноречиво говорит тот факт, что реставрация некоторых погоревших фондов продолжается до сих пор. Ульяновский пожар послужил поводом для издания в июне 1933 г. специального циркуляра Центрального архивного управления об усилении противопожарных мер.

Энергичные действия  Н.М. Тихонова, его гражданская смелость и умение отстаивать свою позицию в самых высоких инстанциях, спасли для истории тысячи бесценных документов. Надо отметить, что он постоянно проявлял заботу о подчиненных, добиваясь их премирования за самоотверженную работу «в очень неблагоприятных условиях». Но уже в начале 1934 г. от строптивого архивиста избавились – 1 января его резко понизили в должности, и Н.М. Тихонов был вынужден уволиться. Вступил в должность заведующего ульяновским отделением краевого архивного управления В.А. Данилов.

Форс-мажорные обстоятельства самым негативным образом отразились на местном архивном строительстве. Почти на три года деятельность Ульяновского архивного отделения была выбита из нормальной колеи и подчинена насущным задачам ликвидации последствий пожара и размещения документального массива на новых площадях. В 1935 – 1936 гг. шло переоборудование здания под архивохранилище.  Деревянные стеллажи, возведенные почти 70 лет назад, и поныне исправно служат. Алтарную часть церкви заняли канцелярия, читальный зал и рабочая комната. Директору архива за неимением свободных площадей приходилось работать в помещении читального зала. Учет на первых порах зачастую приходилось вести не в количестве единиц хранения, а в килограммах. Все архивные материалы, согласно существовавшим положениям подразделялись на АОР (архив Октябрьской революции и социалистического строительства), Истарх (исторический архив (до 1917 г.)) и секретный архив. До конца 1930-х гг. существовала общая валовая нумерация всех фондов без разделения на дореволюционные и советские. Лишь с 1936 г. ульяновские архивисты смогли приступить к планомерной и организованной работе. В том же году распахнул свои двери читальный зал архива.  Среди первых исследователей, работавших в нем, была известная писательница и историк М.С. Шагинян. За год читальный зал принимал в конце 1930-х гг. всего лишь 35-40 человек. Была приведена в порядок библиотека. Начал свою работу стол справок. За неимением собственного помещения у Ульяновского райгосархива, его документы были размещены в том же здании бывшей Германовской церкви.

Весной 1936 г. на работу был принят Николай Николаевич Смирнов. По мнению многих ульяновских краеведов, без опасения громких слов, можно сказать, что в Ульяновский архив пришел его самый ценный сотрудник за все годы существования. Этот человек сочетал в себе прекрасное знание истории, архивной специфики и незаурядный организаторский талант. Уже через несколько месяцев он занял должность старшего научного сотрудника и неоднократно осуществлял руководство всей работой архива, замещая отсутствующего директора. Н.Н. Смирнова стоял у истоков начинаний, способствовавших повышению реальной эффективности работы. Можно утверждать, что ему принадлежит заслуга научной организации труда ульяновских архивистов. С мая 1937 г. статьи и заметки Н.Н. Смирнова, основанные на архивных материалах, украшали страницы городской газеты «Пролетарский Путь». Многие документы он впервые вводил в научный оборот. А составленными им описями ряда дореволюционных фондов пользуются уже несколько поколений архивистов.

Деятельность архива развивалась в должном направлении, однако отчетные показатели рисовали негативную картину. Из-за плохого финансирования, позднего укомплектования штата и некоторого ослабления контроля со стороны руководства плановые цифры 1938 г. оказались выполненными лишь на 57%. Осенью 1938 г. новым директором был назначен 28-летний инспектор архива Б.К. Кожевников, имевший лишь среднее образование. Он возглавлял Ульяновский архив вплоть до образования ГАУО (в дальнейшем руководил архивным отделом УМВД по Ульяновской области). Б.К. Кожевников вывел архив из положения аутсайдера. Но создается впечатление, что директор архива чрезмерно концентрировал внимание на выполнении сотрудниками плана на 130-140% и стремился, во что бы то ни стало, красноречиво отрапортовать и занять первое место в соцсоревновании с Куйбышевским архивом.

16 апреля 1939 г. указом Президиума Верховного Совета СССР архивные учреждения были переданы в систему Наркомата внутренних дел СССР. И установки архивистам давались соответствующие: «Политическая бдительность должна заключаться в том, чтобы в советские архивы не проникли враги народа и не использовали архивные документы против Советского Союза». Ульяновский архив стал подведомствен архивному отделу управления НКВД Куйбышевской области. Чтобы иметь допуск к документам о семье Ульяновых, требовалось получить специальное разрешение Института Маркса-Энгельса-Ленина и согласовать данный вопрос с местными руководящими органами.

 Напоследок хочется подчеркнуть, что архив – это не только бесценные документы, но и люди, чьими усилиями эти сокровища сберегаются для потомков. Первым симбирским ульяновским архивистам 1920-х – 1930-х годов выпало немало испытаний. Но, несмотря на грубый административный произвол, непонимание властями и населением архивных нужд, скудность материальных и денежных средств, нечеловеческие условия труда, они отдавали силы, знания, опыт любимому делу. Публикуемый материал является данью их памяти.

А.Ю. Шабалкин